Театр под руководством богомолова

Провокация из тишины

Начнем с недавних новостей — на «Золотой Маске» прогремела «Кармен» Пермской оперы в вашей постановке. Критика отозвалась на спектакль достаточно жестко, и «РГ» в том числе. Вообще, иногда создается ощущение, что существует два режиссера Богомолова. Один ставит очень человечные и где-то даже наивные «Славу» и «Дядю Леву», а другой раздает пощечины с помощью той же «Кармен» или старого доброго «Идеального мужа». Так какой Богомолов настоящий?

Константин Богомолов: Это все я. Я вообще люблю очень разный театр. И, откровенно говоря, не считаю ни «Кармен», ни «Идеального мужа» пощечинами. «Идеальный муж» прошел фильтр времени — он идет уже десять лет, хотя многие предрекали ему быструю смерть, говоря о том, что это такое обозрение сиюминутных обстоятельств нашей жизни. А я всегда отвечал — нет, это не про политику, это про эстетику и про эстетическое состояние общества.

Спектакль до сих пор собирает огромные залы, более того, я вижу, как многие успешные режиссеры пользуются приемами, которые были мной в «Идеальном муже» придуманы. Но главное, этот спектакль, как и «Слава», как и когда-то «Старший сын» в «Табакерке», с которого началось мое тесное сотрудничество с Олегом Павловичем, как и многие другие мои спектакли, дарит радость людям. Они утешают, умно развлекают. А есть спектакли, которые нервируют, выводят из состояния покоя. И такие спектакли тоже нужны.

«Кармен» — из их числа?

Константин Богомолов: Отчасти — да. К ним же можно отнести, наверное, «Карамазовых» в МХТ им. Чехова или «Бесы» на Бронной. Впрочем, «Кармен» — не такое уж радикальное высказывание, просто опера — очень консервативный жанр. Когда-то и драматический театр был консервативным, а сегодня он очень разный, и развитие разных форм театра не убило театр традиционный или, вернее сказать, психологический. Точно так же как эксперименты не нанесут ущерба оперному жанру. И давайте помнить: опера — это не просто музыка, это спектакль. Зрелище. Действо. Концертное исполнение можно послушать и в филармонии. И я пытаюсь в меру сил принести в оперу элемент игры. Кстати, на «Кармен» была замечательная пресса, отличные отзывы именно музыкальных критиков, отмечавших блестящее звучание, что есть великая заслуга моего друга и соратника Филлипа Чижевского. И для меня это тоже очень важно. Хулиганство, сочетающееся с классическим мастерством.

А вы сами для себя строгий критик?

Константин Богомолов: Очень строгий. При этом я довольно быстро вырастаю из спектаклей, которые поставил. Я не продолжаю ими любоваться, прекрасно вижу все недостатки. Всегда повторяю: я в профессии ученик и очень многого не знаю. Но я бы хотел вернуться к разговору о провокативности и непровокативности. Вот вы упомянули «Славу», которую я поставил в БДТ им. Товстоногова…

Удивительный спектакль. Я бы сказала, при вашей скандальной репутации — почти невозможный.

Константин Богомолов: Смотрите, вы говорите о нем как о примере «тихого» и классического спектакля. Но парадокс: именно «Слава» стала таким же скандальным спектаклем, как «Карамазовы» или «Кармен»! Если не более. Он имел великолепную критику, большой зрительский успех, «Золотая маска» постоянно возит его на гастроли в Москву, но его не включили в номинацию «Золотой Маски» — это мне сказали прямым текстом — по причине того, что он нарушает этические нормы и проповедует сталинизм.

А в чем проповедь? В том, что я взял пьесу 1937 года. Пьесу о простых советских людях, совершающих подвиг, переживающих, влюбляющихся… «Слава» поставлена без иронии, без издевки, как есть. Люди сидят и смотрят человеческую историю. И вот этот очень тихий, один из лучших моих спектаклей, вдруг тоже оказался провокацией. Словом, на всех оправданий не напасешься, и что кому покажется провокацией — тайна сия велика есть.

Приглашение в «Вишневый сад»

Вы возвращаетесь в историческое здание после двух лет ремонта. Обновленный Театр на Малой Бронной — это и про репертуар тоже?

Константин Богомолов: Репертуар у нас обновляется, причем радикально, с момента моего прихода. Он был старый, застоявшийся, многие артисты годами не были заняты в спектаклях. Задача стояла сложная — раскачать и обновить труппу, дать ей новых режиссеров и, конечно, привлечь зрителя. Главное, чем я горжусь, — нам удалось совершенно бескровно и бесскандально расстаться с тем, с кем мы хотели расстаться, а труппа у нас обновилась серьезно, процентов на 50-60.

Люди, которые отменяют кого-то живого или покойного — отменяют то, что питает и их самих

Мы выпустили за два года более десяти премьер, а до того, как я пришел, здесь выпускалось один-два спектакля в сезон. Подчеркну: нам удалось выпустить большинство премьер на внебюджетные средства — мы привлекли деньги бизнеса! Сейчас только за этот сезон мы выпустим пять спектаклей на большой сцене и один на малой. А что до репертуара — знаете, у меня нет какой-то политики, я это интуитивно выстраиваю.

Но открываетесь вы «Вишневым садом» Микиты Ильинчика. Почему именно этим спектаклем?

Константин Богомолов: Мне кажется, получился очень достойный, очень тонкий и умный спектакль с прекрасными актерскими работами. И в то же время я поражен, как этот материал попадает во время и как невероятно сейчас звучит. Микита Ильинчик в прошлом году выпустил в Театре на Малой Бронной замечательный спектакль «Благоволительницы» по Джонатану Литтеллу. Это был его дебют. Хороший дебют. И мне показалось правильным предложить ему попробовать себя в русской психологической драматургии на большой сцене.

А в мае — премьера «Гамлета» молодого режиссера Эдгара Закаряна. Мы уже формируем и следующий сезон — у нас будет «Дон Кихот» в постановке Антона Федорова, будет «Шесть персонажей в поисках автора» Пиранделло в постановке Марата Гацалова, будет спектакль Андрея Прикотенко, который на глазах вырос в большого режиссера. И мои работы в том числе.

О ваших работах. Вы ведь собирались снова браться за Достоевского.

Константин Богомолов: Да, планировал делать «Идиота». Но в какой-то момент подумал: а может быть, сейчас не нужно таких «достоевских напряжений» нашему зрителю? Этих экзистенциальных драм… Взял и перечитал «Таню» Алексея Арбузова. Я ведь когда пришел сюда, сразу попросил литчасть поднять максимум пьес, которые когда-то здесь ставили Анатолий Эфрос и другие режиссеры. И вот Эфрос делал по «Тане» телефильм с актерами Театра на Малой Бронной. Пьеса у меня лежала на столе. Как же она прекрасно звучит! И жестко, и лирично, и тонко, и эпично — все в ней есть. Она хорошо распределяется на молодых артистов, которых я только набрал в труппу. Сейчас мы стали ее делать, и я получаю огромное удовольствие от репетиций.

Еще ставлю «Вы чье, старичье» по Борису Васильеву — спектакль по этому тексту когда-то шел на Бронной. Тоже прекрасная человеческая история. В ней могут прозвучать наши артисты среднего и старшего поколения. Вообще, сейчас время театра, который рассказывает простые человеческие истории. Думаю, у нас будет целая серия таких спектаклей. А рассказывать простые человеческие истории — очень сложное искусство.

В одном из интервью вы сказали, что профессия актера унижает человека и делает его хуже. Как же так — ведь мы привыкли, что театр призван пробуждать лучшие чувства…

Константин Богомолов: Поэтому мой метод направлен на то, чтобы вернуть актеру достоинство. Чтобы сделать человека, выходящего на сцену, не угодливым шутом и рабом зрительного зала, а полноценным участником диалога с залом. Чтобы актер не пытался понравиться, а пытался быть честным перед собой и перед историей, которую он рассказывает. Эта честность и воспитывает достоинство.

Самое ужасное в актерской профессии — это многолетнее «чем будем удивлять?» Мне кажется очень важным, чтобы актер в процессе репетиций, работы избавлялся от этого ужасного недостойного ощущения.

Модное место

Мне кажется, новый Театр на Малой Бронной вполне может стать одним из самых модных мест Москвы. Вы ждете светскую публику?

Константин Богомолов: Мне не хочется делать театр, который будет фильтровать свою аудиторию. Мне хочется делать театр разный, но в котором людям будет хорошо. Не хипстерский и не коммерческий, не нуворишевский и не экспериментальный. Театр, который разговаривает с людьми умно, интеллигентно, иногда — хулигански и весело, но неизменно с достоинством. Не хайпующий, не торгующий, вне сиюминутных актуальностей.

Я в этом смысле действительно считаю, что театр — модель храма. А в храм приходят очень разные люди. Люблю храм, в который я сам хожу, — там есть люди, которые там очень давно, есть те, кто пришли недавно, простые люди, чиновники, актеры, московская интеллигенция… Но вне зависимости от этого там легкая, хорошая атмосфера, которая очень мне нравится. Я смотрю на этих людей и думаю, что вот мой идеальный зрительный зал.

Вы уже три года руководите Театром на Малой Бронной. Сформулировали как-то для себя, что есть «лицо» этого театра, чем он отличается от остальных?

Константин Богомолов: Вы знаете, мне кажется, это лицо только формируется. Я когда пришел сюда, театр был такой немножко насупленный, неудачливый, выпавший из повестки. А сейчас я вижу, как его лицо начинает оживать. Он вдруг улыбается, выходит из своей скорлупы, приветствует окружающий мир и говорит: приходите ко мне. Каким это лицо будет — дело будущего. Главное, что сейчас возникает странное неформулируемое ощущение, что в твоих руках оттаивает и оживает, казалось бы, омертвевший организм. Он начинает двигаться, щебетать…

Большое счастье, конечно, возвращение в родной дом после ремонта, за которое я очень благодарен департаменту культуры Москвы и мэрии. Ремонт сделан в сложнейший период ковида и заканчивается в не менее трудное время. Но все прекрасно, без задержек, с полным пониманием театральных процессов. Но и мы стараемся — Москва получит очень симпатичное, очень теплое и живое место в центре города. У нас много планов, включая детские спектакли и создание детской студии. Выставки. Лекции. Встречи.

Дословно

Из манифеста «Похищение Европы 2.0»

«Сети дали этим новым насильникам анонимность, бесконтактность и — как следствие — безнаказанность. Виртуальная толпа, виртуальное линчевание, виртуальная травля, виртуальное насилие и реальная психическая и общественная изоляция тех, кто идет не в строю. Они — эти сетевые стукачи и вертухаи — умело играют на вечном страхе человека остаться одному против всех.

В нацистском государстве художник мог лишиться работы и жизни из-за своего «дегенеративного» искусства. В «прекрасном» западном государстве будущего художник может лишиться работы, поскольку поддерживает не ту систему ценностей. Впрочем, уже не только художник, фигура влияния. Ситуация развивается стремительно, и сегодня любой скромный научный сотрудник какого-нибудь заштатного американского института или просто мирный и вполне себе успешный студент может быть изгнан из стен заведения за «не то» мнение о текущей политической или общественной жизни. А так как осуществляет эти репрессивные меры общество, а не государство, репрессии именуются акцией общественной солидарности, освящаются праведным гневом «свободных» и «прогрессивных» людей, требующих от несогласных присесть на колено и в этом случае готовых милостиво даровать им право работать и творить. Так человека подводят к самокастрации как единственному способу выжить в этом новом оруэлловском государстве».

Ключевой вопрос

Год назад вы опубликовали манифест «Похищение Европы 2.0», который вызвал очень широкий резонанс. Сейчас его можно даже назвать пророческим — настолько очевидными стали вещи, о которых вы писали. «Отмена» Валерия Гергиева и других наших артистов по всему миру, принуждение Римаса Туминаса уволиться из им же созданного театра в Литве и многое другое — это и есть этический рейх в действии?

Константин Богомолов: Этический рейх — это все-таки не более чем метафора, в конце концов ничего страшнее того рейха не было, и каждый, кто смеет в любом контексте использовать героев того рейха на своем знамени, должен быть исключен из общественного поля. А что касается «отмены» культуры и «отмены» людей культуры… Люди, которые отменяют кого-то — живого или покойного, они ведь отменяют нечто прекрасное, то, что питает в том числе и их самих, и их общество. Это какое-то странное оскопление себя, членовредительство. Взять и отрубить себе часть своего сердца или души по каким-то причинам… Хотя нет причин, которые могут заставить тебя выбросить на свалку книжку Чехова. Их просто нет.

Впрочем, Чехова, Чайковского, Достоевского не убудет от того, что какой-то глупец в порыве ненависти ко всему русскому решил вычеркнуть их из своей жизни. Жаль, что прекрасные современные художники попадают под этот каток, лишаются возможности общаться со зрителями и слушателями. Но эта «детская болезнь левизны» уйдет. Протрезвеют. Самое важное, что сейчас нужно иметь людям культуры, да и всем людям, — терпение. И еще я очень верю в заповедь «не унывай». И в великие пушкинские слова: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Воля, терпение и вера. Вот это главное.

Кто-то из творческих людей сейчас покидает страну. И про вас, кстати, настойчиво писали, что вы уехали.

Константин Богомолов: Но, как видите, я здесь. Восьмого марта играл спектакль, 11-го в Москве шла «Кармен». Видимо, эти слухи возникли из-за моей двухдневной поездки в Израиль. Она была давно запланирована в связи с переговорами с Театром «Гешер» и не только, ведь в нашем здании на Бронной располагался театр ГОСЕТ (Государственный еврейский театр), который возглавлял Соломон Михоэлс, — великий русский и еврейский театральный деятель, глава Еврейского антифашистского комитета. В следующем сезоне я хочу сделать спектакль о нем, это большая работа, в том числе с архивными документами.

В нынешних реалиях любая поездка, даже рабочая, воспринимается как «уехал». Это довольно комично. Нет, я здесь, я не мыслю себя вне русской культуры, вне русского языка, вне родного театра, который за эти три года стал моим домом и вне родной страны. Я никого не осуждаю, у каждого свой путь. Мой связан с русской культурой.

В финале «Гамлета» олигарх Клавдий Иосифович Гамлетман сидит в кабинете генерала Брасова (надо понимать, на Лубянке) и плачет о потерях французских активов — трех замков в Долине Луары, яхт, двух подъемников в Куршевеле и виноградников. В ответ на это генерал устало говорит: «Уже 400 лет быть или не быть. Пора определяться». 

С «быть или не быть» Богомолов, кажется, определился. Со свойственным ему цинизмом он заменяет «быть или не быть» на «дать или не дать» — тем самым прекращая четырехсотлетние муки принца датского. 

Богомолов эпатирует. Его цель — выбить зрителя из колеи. Чувство неловкости на его московском «Гамлете» — обычное дело. Зрителям надо готовиться ко всему. К тому даже, что флейта — пенис призрака отца. Его роняют, на него наступают, ему больно. Гамлет с этим неприличным предметом произносит знаменитый текст про «играть на мне нельзя», а призрак его отца — вполне живой, в красном спортивном костюме Bosco, с работающими функциями организма, геморроем и метеоризмом. И умер папа не от яда в ухо, а потому что братец Клавдий в пандемию отключил его от аппарата искусственного дыхания, чтобы захватить капитал жены. А Офелия, оказывается, не утонула, а родила от Гамлета ребенка и «отжала» деньги привилегированной московской семьи Гамлетманов. 

Перевернуто все. Шекспир с печатью «Упаковано в Москве», год 2022-й, персонажи узнаваемы, геолокации известны, изменения понятны. Розенкранц и Гильденстерн здесь превращаются в абсолютно одинаковых братьев Рози и Гильди: они бобслеисты, говорят одновременно, ходят и сидят друг за другом и погибают «модно» — в бизнес-джете папы Клавдия. Богомолов, как обычно, сидит на пульсирующей вене. И хотя  его «Гамлет» идет под хештегом «Все, что осталось от Шекспира», если перечитать источник, станет понятно, что осталось не так уж мало. Просто могильщик заменен работником «Ритуала», о гибели Лаэрта сообщает Алиса из «Яндекса», живая девушка в офисной юбке. Гамлет так же возвращается издалека (из Лондона) на похороны отца и так же ставит «Мышеловку».

Только у Богомолова это не спектакль, а  фильм — в нем рассказывается жестокая история о пути к деньгам и власти, и Гамлет едет с этой историей на Каннский кинофестиваль. Там разворачивается беспрецедентный семейный скандал с Офелией и ее сыном с участием известных кинокритиков. Скандалу посвящен весь третий акт. 

На спектакле Богомолова надо уметь расслабиться, тогда контекст принять легче

Богомолов умеет обижать людей. В Каннах на пресс-конференции появляются реальные кинокритики. Зинаида Пронченко или «Просто Зинаида» в простом зеленом платье в горошек и в летней курортной шляпке; кинокритик «Дождя» Денис Катаев по прозвищу Укатаев, «автор сборника рецензий «Денискины рассказы». А также программный директор кинотеатра «Художественный» Стас Тыркин, которого называют то Дыркиным, то Тутыркиным. Зинаида спрашивает, был ли реальный секс в картине Гамлета, парни дерутся за право сделать потерявшему сознание Гамлету искусственное дыхание. Неудивительно, что в конце концов критики с удовольствием сбрасывают Гамлета в могилу.

На спектакле Богомолова надо уметь расслабиться, тогда контекст принять легче: отец и дядя Гамлета — зажиточные евреи, мама, Гертруда Ивановна, — русская, а семья Полония — его дочь Офелия и сын Лаэрт — мигранты, которые обслуживают семью Гамлетманов.  Лаэрт еще и подрабатывает курьером в «Яндексе». 

Еще никогда Богомолов так широко не использовал пространство своего театра — его фойе, лестницы, даже дорогу перед входом на Бронную

Еще никогда Богомолов так широко не использовал пространство своего театра — его фойе, лестницы, даже дорогу перед входом на Бронную. По ней в антракте на лимузине подъезжают к театру Клавдий Иосифович с Гертрудой Ивановной, чтобы подняться по лестнице и с хором евреев на всех этажах отпраздновать свадьбу. Один из «хитов» спектакля — гимн московским таджикам под группу «Чингисхан» с участием хора таджиков с метлами и в тюбетейках. Хор идет по всему периметру зрительного зала. 

И, конечно, любимая «могильная» тема, за которую Богомолова нещадно критикуют. Могила посередине сцены всегда открыта, и ее используют, что называется, объемно. В ней сидят, болтают. Похотливый, сексуально неуемный папа занимается в могиле любовью. Рядом с могилой Гамлет озвучивает очередной манифест Богомолова — о том, как он хочет устроить в театре подлинный ад. А актриса, которая ради ролей спит со всеми (есть тут и такой персонаж), читает вдохновенный гимн московского истеблишмента под названием «Дать или не дать». 

Понятно, что особо впечатлительным не место на этом спектакле, в отличие от «Тани» по Арбузову, где режиссер бережен и нежен. Зато такого Константина Богомолова поймут и примут те, кто любит посмеяться над своими грехами. 

Любимая художница Богомолова Лариса Ломакина обклеила сцену полицейской лентой, словно место преступления, а зрителей посадили в том числе на сцену — чтобы, глядя друг на друга, они узнавали в других себя. Постоянные актеры Богомолова удачно поменяли амплуа. Игорь Миркурбанов играет таджика Полония, копирует акцент, поет хит спектакля, песню Кристины Орбакайте «Бровки домиком, губки бантиком». Лера Горин прекрасен в роли беспринципного еврея Клавдия. Евгений Перевалов — живой и смешной призрак отца Гамлета.

На новую вершину поднялась Александра Ребенок. Она здесь тот самый собирательный образ актрисы, которая замужем за оператором Ненужно, а до этого у нее был Неважно, но наконец она встретила Несложно — и все наконец стало и нужно, и важно. Ксения Собчак даже объяснилась в любви к мужу этой цитатой из «Гамлета» в одной из соцсетей. И главное — отличный Гамлет, выпускник курса Кончаловского, 24-летний Александр Шумский. У него акцент сына олигарха, забывшего в Лондоне русский, и природная фактура для главных ролей.